— Если коротко, то приказ «о комиссарах» обязует всех немецких военнослужащих рассматривать политработников и представителей НКВД как военных преступников и уничтожать, если они попадают в плен, директива Гиммлера — вообще нечто! Я даже кусок наизусть заучил: «… Если население с национальной точки зрения враждебно, а в расовом и человеческом настроении неполноценно или даже, как это бывает в местах среди болот, состоит из осевших там преступников, которые, в о з м о ж н о, — это слово я выделил голосом, — поддерживают партизан, то все они подлежат расстрелу.»
Трошин даже присвистнул тихонько, а у Зельца от возмущения рот раскрылся.
— Ну, а третий приказ начальника ОКВ Кейтеля, говорит о том, что враждебные действия г р а ж д а н с к и х лиц против вермахта не подлежат рассмотрению никаким судом и наказание одно — расстрел. Вот и крестьяне эти, — я кивнул в сторону леса, — убираться из деревни не хотели, мешали операции по отлову окруженцев, то есть совершали действия враждебные… — у меня внезапно сдавило горло, потому, что пока я объяснял всё это ребятам, меня самого, что называется, «пробило».
— Вот так, товарищи, — закончил за меня Фермер. — То есть, с кем имеем дело вам понятно.
— Да они же не люди! — воскликнул Зельц.
— Люди, люди… Ты же документы трофейные видел. Все как у людей — фотокарточки, письма… — одёрнул его Трошин. — А вот убивать я… мы их будем, как собак бешеных!
— Чтобы убивать и самим не пропасть, надо с умом подходить, а не кипеть «яростью благородной»! — но никто из местных каламбура Фермера не понял.
— Командир, а ты обратил внимание, как мины они поставили? — вступил в разговор Люк.
— Ну? От деревни к реке. И что?
— То, что они от «т о й» стороны оборону держать собрались, а мы на этой…
— Молодец! Тогда, от второго блокпоста к деревне связь телефонная должна идти! И, те, кто внутри периметра, через этот мост ни за что не поедут… — на лету схватил идею Фермер.
— Товарищ майор, — учитывая присутствие «чужих», Тотен обратился к командиру официально, — вы что, хотите бесшумно взвод немцев положить? — в голосе Алика сквозило некоторое сомнение.
— Зачем «бесшумно»? Класть будем шумно и весело, но с умом. Сейчас перерыв на полчаса. Нет, на час. Потом снова думать будем. Антон, подойди.
Когда все, кроме меня и Люка разошлись, Саша подошёл ко мне вплотную, и, пристально посмотрев на меня, спросил:
— Ты приказы эти на самом деле помнишь, или из головы выдумал, для моральной стимуляции?
— Всё — правда. Сам в своё время охренел, когда читал, вот и запомнил.
— Угу… Ты как? Сильно замотан?
— Ну, отдохнуть бы не мешало. А что?
— Ну что ты как еврей, вопросом на вопрос, а?
— Так что нужно? — спорить и балагурить отчего-то расхотелось.
— В разведку вас рано с утра пошлю. Двумя группами. Старшими пойдёте вы, — и он поочерёдно посмотрел в глаза мне и Люку. — Ты, Антон, вместе с Зельцем будете работать в «гражданке», а Саня с остальными будут вас страховать из леса.
— А Зельц нам зачем? — удивился я.
— А он у нас единственный представитель власти. С документами, это подтверждающими. Теперь смотрите сюда, — и Фермер развернул карту. — Вот, видите, деревни практически сплошняком идут вдоль реки. Если бы я был на месте… этих, — и лицо его перекосила брезгливая гримаса, — то вначале я бы обеспечил внешний периметр, а уж потом начал зачищать зону безопасности. Глубоко в лес они соваться не будут — силы не те. А внешний периметр они делать уже начали.
— Так ты всё-таки решил в лес прорываться? — спросил Люк.
— Да, с нашим обозом на главную цель выходить — чистой воды идиотизм, — отрезал командир.
— Ну, а кошмарить гадов нам можно? — задал ещё один вопрос наш разведчик.
— Это можно, но так, чтобы ни одна падла вас не засекла.
— Типа: шёл солдат, упал, друзья перевернули, а в голове дырка? — уточнил Люк.
— Именно так! Всё. Теперь вам — спать. Подъём в полпятого.
«Если так пойдёт дальше, — думал я, пробираясь вслед за Люком через густой подлесок, — то придётся, как тому медведю, отсыпаться зимой!»
Шесть часов в сутки — это максимум, который мне удавалось поспать за последнюю неделю. Добавим сюда постоянные физические нагрузки, нервотрёпку и ранение — так что ничего удивительного, что вчера вечером мне пришлось снова укоротить брючный ремень. Если перед поездкой я весил ровно восемьдесят кило, то сейчас — хорошо, если семьдесят. В пору было значок нацепить: «Хочешь похудеть — спроси меня, как!»
Но, несмотря на все «тяготы и лишения» настроение у меня было приподнятым. Очень уж хотелось перестать прятаться и подложить эсэсманам вооот такееенную свинью…
… К реке мы вышли метрах в восьмистах выше разрушенного моста по течению. Поле и небольшой лесок на той стороне скрывал густой утренний туман. Пройдя под берегом, мы вышли к мосту. Тут выяснилось, что, очень кстати для нас, немцы мост на самом деле не разрушили, а, понадеявшись на мины, только своротили настил, так что, на ту сторону нам удалось перебраться, даже не намокнув.
Первым на противоположный берег перешёл я и, спрятавшись под кустом, внимательно вслушался (туман был плотный, так что на оптику надежды в такой ситуации было мало). Ничего. Только тихо плескалась, обтекая сваи моста, река. Я три раза нажал тангенту.
Спустя пять минут, показавшихся мне вечностью, сзади послышались осторожные шаги и, затем, глухой удар подошв о землю. «Первый прошёл», — подумал я, проводив взглядом силуэт, метнувшийся к кустам на другой стороне дороги.